Главы из книги Ж.Плиевой «Магия Музыки»
ПРЕДИСЛОВИЕ
В Осетии знают его в лицо: ни одна музыкальная передача местного телевидения, ни один праздничный концерт не проходят без его участия. И стар, и млад любят слушать, когда он играет на осетинской гармошке. И называют его по-домашнему ласково - Булик. Даже те, кто не знаком с ним лично.
Одни почитатели восхищаются «золотыми руками» Булата, другие выделяют в его игре «поющую душу» и с особым пристрастием отмечают «особенность» и «неповторимость» звуков его гармони и готовы узнать их даже «среди всех одновременно звучащих гармошек Осетии»... Газдановские поклонники единодушны в мнении о том, что «...он во всем осетин», «... играет по-осетински», «...мелодии и игра у него всегда осетинские».
Бесспорно, звуки у газдановской гармошки особенные. Их притягательная сила - прежде всего в сочном, богатом национальном аромате, который устами многих его почитателей определяется так: «Он играет по-осетински».
Национальный аромат пронизывает все творчество Булата Газданова его песни и музыку, написанную ко многим спектаклям Осетинского театра, исполняемые им старинные осетинские народные наигрыши и напевы.
Национальная природа творчества Булата Газданова неиссякаемо богата, одухотворена глубоким внутренним лиризмом, щедро подпитана чертами и особенностями народной ментальности. В этом заключается одна из сильных сторон его таланта, благодаря которой он является композитором, ни на кого не похожим.
Уже три десятка лет Булат Газданов возглавляет оркестр народных инструментов Государственной телерадиокомпании «Алания» в качестве главного дирижера. Наряду с этим он активно занимается концертной деятельностью, широко известен в республике как талантливый гармонист. Многогранный характер его творческой деятельности позволил ему обрести свою нишу в музыкальной культуре Осетии.
Своим многолетним беззаветным, рыцарским служением национальному искусству Газданов заслуженно снискал огромную любовь у своего народа. Его знают и любят. Гордятся его светлым неповторимым талантом.
РОДОМ ИЗ ДЕТСТВА
С незапамятных времен от одного поколения осетин к другому переходит как наследие понятие «аефсарм» («стыд»). Оно относится к группе тех слов, которые выражают отвлеченно-моральные понятия. Значение его точно объясняет выдающийся ученый современности, академик В.И.Абаев: «Афсарм» -это совокупность всех тех освященных обычаем норм поведения, а также эмоций, которые связаны с соблюдением благопристойности и чистоты в отношениях между людьми. Русское «стыд» имеет несколько более личный характер, осетинское «аефсарм» - более социальный». Являясь отвлеченно-моральным понятием, «аефсарм» многие века определяло собой основу духовно-нравственного бытия осетин.
Издавна в общественных отношениях осетин огромную роль играла национальная этика - свод неписаных правил поведения. Они были нормой взаимоотношений между горцами, своего рода системой нравствен¬ного воспитания. Малейшее отклонение от них приравнивалось к чрезвычайному происшествию. В соответствии сними каждый осетин и должен был вести себя. Это вырабатывало в нем определенные черты, среди которых наиболее показательны строгая воздержанность, неприхотливость в быту, соблюдение субординации в отношениях между старшими и младшими, уважение к женщине, верность своему слову. Гость встречал в каждом доме почет и уважение; домашний очаг считался святыней.
Строгое соблюдение всех требований национальной патриархальной этики обусловливало определенную манеру поведения, формировало определенный психологический склад, определенную духовную самость, показательные в своей самобытности и неповторимости. Все это вмес¬те взятое можно определить одним емким словом - менталитет. Именно он определяет духовный облик и сознание современных осетин, их быт, искусство, культуру.
Издавна Ольгинское славится своими замечательными традициями, возникновение которых уходит в глубь веков, а содержание определяется такими философско-эстетическими категориями, как мораль, национальный менталитет, патриархальный этикет, народная этика.
Надо сказать, что высоко в горах традиции обнаруживают незыблемость. Равнинные же села Осетии, как правило, всегда были более восприимчивы к новому, претерпевая влияние города, до которого их жителям, в отличие от горцев, гораздо легче было добраться, а значит -и перенимать, заимствовать черты и особенности городского образа жизни, теряя свои. Ольгинское как село равнинное тоже, бесспорно, испытало влияние городской культуры, но при этом сумело сохранить верность национальным традициям, в которых нашли свое отражение духовное богатство и нравственные заповеди предков.
Ольгинское не утратило своей былой самобытной культуры. Оно вбирало и продолжает вбирать в себя все то, что можно определить как национальное духовное богатство нашего народа. Ольгинцы с завидным усердием и фанатической любовью всегда передавали из поколения в поколение обычаи предков, воспитывали молодежь в духе высокой морали, стараясь чтобы она усвоила правила поведения, соответствующие требованиям осетинского этикета. Тем самым ольгинцы вызвали к жизни и укоренили на селе еще одну замечательную традицию -умение бережно относиться к своему национально-духовному богатству. Эта традиция продолжает жить и сегодня и является, пожалуй, тем самым «ключиком», через посредство которого можно «раскодировать» определения, которыми постоянно характеризуют искусство Газданова поклонники: «Он играет по-осетински», «В его игре - звуки осетинской души», «...много осетинского аромата» или «...слышится до боли родное и дорогое...»
Булат был самый младший . Он родился, когда семья уже успела стать многочисленной. В 1936 году в доме жили представители нескольких поколений, начиная от бабушки и кончая племянниками разных родственных дистанций.
Газдановы жили очень дружно, в любви и уважении друг к другу, хотя у них не было принято особо проявлять свои чувства. Детей в семье рано приобщали к крестьянскому труду. В доме культивировались такие черты характера, как уважительность, воздержанность, терпеливость, требовательность к себе. Иными словами, все то, что издавна определяет суть понятия «аефсарм».
Булат, который рос в подобной атмосфере, уже ребенком отличался недетским трудолюбием, был очень застенчив и покоряюще обходителен. Эти черты характера отличают Газданова и сейчас. Те, кто знает его близко, всегда отмечают его высокое душевное благородство, глубокую почтительность и любовь к людям, изысканные манеры.
Ни один из тех поистине талантливых людей, к челу которых, как говорят обычно в таких случаях, Бог прикоснулся своим перстом, не станет отрицать пережитого им когда-то первого памятного толчка, после которого его душа ощутила неодолимый зов к творчеству, и, охваченная каким-то неведомым доселе сладостным волнением, с тех пор уже никогда не переставала проситься ввысь, в тот неземной мир, где царит красота и звучат удивительные звуки.
Из всех детей Газдановых только старшая дочь Эмма, которая очень рано ушла из жизни, умела играть на гармошке. Играла подолгу и с удовольствием, искусно воспроизводя множество народных мелодий, которые узнала от бабушки. Как только девочка брала в руки гармошку и начинала перебирать клавиши, Булат, которому в то время было три года, тут же бросался к своей скамеечке, торопливо тащил ее к сестре, садился перед ней и уже до победного конца не спускал с нее своих больших, захмелевших от радости глаз. Он часами завороженно смотрел на сестру, полностью отрешившись от игр и даже не помышляя включиться в веселую, озорную беготню сверстников. Трехлетний малыш с недетской серьезностью слушал и слушал, как играла сестра.
 Тогда же Булат впервые в жизни взял гармошку. Ранним летним утром, когда роса продолжала еще сверкать на траве во дворе, он неожиданно открыл глаза и, не желая, прежде чем вскочить с постели, более разглядывать потолок комнаты, как это бывало всегда, вдруг резко вскинулся, словно от ужасного сновидения, и помчался к месту, где лежала гармошка. Ему стоило немалых усилий притащить ее на крыльцо. Он сел на ступеньки и тут же неожиданно для самого себя заиграл... Заиграл приблудную русскую мелодию, ту самую, которую много и много раз слышал от своего отца. Эту же мелодию ребенок частенько слышал и от людей, которые лихо распевали ее на улицах Ольгинского.
Надо сказать, что в те времена в Осетии, и в частности в Ольгинском, очень многие хорошо знали русские и украинские песни, которые были завезены сюда русскими и украинскими переселенцами. Их охотно распевали. Нередко мелодии их брались местными меломанами «взаймы», они распевали под них осетинские тексты, которые в конце концов срастались с ними. То же самое, например, делал Коста Хетагуров - под некоторые так называемые приблудные мелодии поэт распевал свои стихи. Некоторые из этих песен, напетых Коста, стали народными.
В то знаменательное летнее раннее утро, когда роса продолжала еще сверкать на дворовой траве, трехлетний Булат, сам того не зная, играл приблудную мелодию, испытывая при этом несказанное счастье оттого, что она «вылетала» из-под его ручонок - такая красивая, такая щемящая... В то утро никто из старших не поспешил на звуки гармошки к крыльцу - все происходило слишком рано. Ушедший в себя мальчонка продолжал все уверенней и сильней растягивать меха тяжеленной гармошки, выводя на ней разбудившую его мелодию, которую услышал во сне. Он играл, повторяя ее вновь и вновь, не расставаясь с тем своим счастливым удивлением - «как это все у него получилось...» С того момента Булат уже никогда не расставался с гармошкой. Она все сильнее и сильнее захватывала его душу и в конечном итоге овладела ею навсегда.
Старшие остерегались давать малышу гармошку: боялись, что ребенок не удержит такую тяжесть, уронит и разобьет. Но малыш не переставал тянуться к ней, все порывался приложиться ручонками. На отказ старших отвечал ревом. Ревел от души, в голос, навзрыд. Крупные слезы заливали его лицо, и никто не мог его успокоить. Тогда соседские девочки, обожавшие малыша и любившие нянчиться с ним, забирали его к себе домой и позволяли ему играть на своей гармошке. Так он и рос, совершенно равнодушный к мальчишеским играм, но зато готовый в любое время суток растягивать меха гармошки на своих худеньких, угловатых коленках и с упоением выводить одну мелодию за другой. Он любил этот замечательный инструмент самозабвенно, и его любовь не была безответной: в руках мальчика гармонь становилась удивительно покладистой и покорной, словно она нашла наконец своего хозяина и никак не нарадуется ему. А ведь у осетин издавна на гармошке играли исключительно женщины, для мужчин это занятие считалось позорным. И словно бы зная эту несправедливость, осетинская гармошка «мстила» всем своим обидчикам, «мстила» по-своему: она все сильнее и сильнее очаровывала трехлетнего малыша, приворажи¬вая его все новыми и новыми своими тайнами...
Своего рода «музыкальной школой» для Булата, где он «совершенствовал» свое исполнительское «мастерство», были сельские свадьбы и незатейливые концерты, которые устраивались в сельском клубе в тяжелые годы Великой Отечественной войны. В то время жители Ольгинского жили более чем скромно: нужда, голод, холод, «похоронки», плач матерей и вдов. И тем не менее люди старались не падать духом: в селе устраивались небольшие праздники, отмечались торжественные события, игрались свадьбы. И все эти мероприятия не обходились без Булата: односельчане быстро признали его талант гармониста. На очередную свадьбу мальчика могли забрать даже ночью, в полусонном состоянии. Подчас - на другой конец села. И мать безропотно отпускала ребенка. Не отпустить значило бы обидеть соседей, родственников. А если обидеть, то как же жить среди них дальше? И мальчика, который уже клевал носом, увозили на бричке, если добираться пешком было далековато. Добравшись до места, его, успевшего замерзнуть в дороге, если дело было к зиме, сначала отогревали на печке, а затем усаживали на специально приготовленный для него в центре комнаты маленький стульчик и клали ему на угловатые коленки тяжелую гармошку. И мальчик без устали играл всегда столько, сколько требовалось.
Взрослые отчаянно веселились, смеялись, пели, танцевали, а внимание маленького музыканта все время было приковано к звукам, исходящим из гармошки. Они будоражили его воображение: из далекой заоблачной выси перед глазами мальчика вдруг один за другим начинали появляться разные сказочные существа. Звуки завораживали впечатлительного мальчика. Они сливались в удивительной гармонии. Их волнующее согласие имело некую загадочную силу, под чудодейственным воздействием которой он начинал ощущать, как по всему его худенькому тельцу растекаются теплые ручейки, а сердце заполняет радость. Когда же звуки стихали, мгновенно наступала пустота, от которой мальчику становилось нестерпимо грустно. Его детскую душу сковывали холод, тоска, одиночество. И тогда мальчик начинал плакать навзрыд.
Время между тем было не из легких. Только-только закончилась Великая Отечественная война, которая унесла с собой жизни многих жителей села, сделав женщин вдовами, а детей -сиротами. Ольгинцы продолжали испытывать ужасную нужду, холод, голод. Дети рано познали лишения. Учебников не было, нечем было писать, классы не отапливались, чернила замерзали в чернильницах. Из-за постоянного недоедания на занятиях случались голодные обмороки. Газдановым приходилось не легче остальных односельчан. К тому же атмосферу уныния, тоски и серого однообразия, которая воцарилась в доме после смерти Гаппо, усугубила внутренняя тяжесть, поселившаяся в душе каждого из домочадцев вследствие возобладавшей здесь чрезмерной сдержанности и строгости поведения. Даже детям возбранялось быть по-детски задорными, громко смеяться и бегать. Это не могло не угнетать их, и уроки пения в школе воспринимались как маленькие праздники. Они приносили в сердце чувство радости, вселяя надежду в счастливое завтра. Ребята сидели за партами и хором пели одну песню за другой: о героях, их отважных поступках, о смешных историях, о том, как надо любить свою Родину. Мелодии песен вызывали в детских душах светлые эмоции. Голод и жизненный неуют забывались. Глядя друг на друга, дети старались петь как можно искренней, сердечнее. Голоса их органично сливались, образуя единое мелодическое целое, каждый из ребят внутренне окрылялся.
Царящая на уроках пения атмосфера возвышенности и праздника вступала в контраст с тем жизненным неуютом, который имел место за пределами школы. Лучше всех это ощущал маленький Булат, который на всех уроках пения выглядел оживленным и торжественно-счастливым. Красивые звуки дисканта услаждали его слух, волновали душу, будоражили воображение, побуждали лелеять возвышенную мечту о прекрасном. Мальчик погружался в создаваемый звуками особенный мир, мир красоты, далекий от реальной жизни, но не менее явственно ощущаемый его чуткой поэтической душой. Он пел громче, звонче и эмоциональнее всех, с тем усердием и взволнованностью ребенка, который не сомневается получить обещанного ему заветного подарка. Сладкие мысли роились в такие минуты в его голове. Они ширились, разрастались, звали за собой в неведомые дали, в заоблачную высь, откуда робко и как-то застенчиво начинал вырисовываться слабый контур мечты, которая однажды вдруг учащенно, подобно пульсу, застучала в его сознании: «Буду актером!., хочу быть актером!., обязательно стану актером!..» Его захлестнул ураган чувств, но сидящие за партами одноклассники ничего не заметили. Они продолжали петь - спокойно, уверенно, красиво. Глаза их блестели, лица озаряла счастливая улыбка. Булат ощущал, как приподнималась его душа... Мечта все уверенней вырисовывалась перед его глазами, звала за собой. Грудь разрывалась от счастья. Очень хотелось жить!..
В те годы приехать в город, специально в театр, чтобы посмотреть спектакль, было трудно осуществимой проблемой: в семье не водилось лишних денег, да и в городе не имели родственников, у которых можно было бы заночевать. У многих единственная надежда увидеть спектакль связывалась с сельским клубом. В те послевоенные годы он был более чем скромный. Здесь изредка проводились литературные вечера, и тогда появлялись гости - осетинские писатели, которые читали свои стихи. Иногда приезжала сюда со своими спектаклями и труппа Осетинского театра. Всеми жителями послевоенного Ольгинского это воспринималось как грандиозный праздник. Они любили театр, восторгались талантом актеров. Осетинский профессиональный театр, который носит сегодня имя знаменитого Владимира Тхапсаева, тогда уже переживал эпоху расцвета. Булат Газданов знал всех актеров поименно, любил каждого из них, но всего более благоговел перед талантом Серафимы Икаевой, Тамары Кариаевой, Варвары Каргиновой, Владимира Тхапсаева, Петра Цирихова, Владимира Баплаева, Юрия Мерденова. Когда ему доводилось встречаться с Симой Икаевой, он почти лишался дара речи: восторженному подростку трудно было свыкнуться с тем, что вот так близко, глаза в глаза можно видеть перед собой своего кумира, говорить с ним. Одна из самых знаменитых осетинских актрис того времени, она в сознании Булата занимала место недосягаемой звезды. Встречами с ней он гордился, жил ими.
 В те годы Осетинский театр много ездил со своими спектаклями по селам, несмотря на то, что декорации приходилось возить либо на бричках, либо на полуразвалившихся грузовиках, грозящих заглохнуть на полпути. Нередко актеры добирались до места пешком, даже дождь и распутица не являлись для них помехой. Они охотно отправлялись к сельскому зрителю, потому что любили его, а тот в свою очередь отвечал им своей двойной любовью. Добравшись, актеры сначала должны были разгрузить декорации и установить их на клубной сцене. Только после этого можно было начинать спектакль. На установку декораций требовалось немало времени. Чтобы жители узнали о приезде труппы и предстоящем вечером спектакле, по прибытии в село актеры незамедлительно посылали за лучшей местной гармонисткой, устраивали танцы перед клубом и таким образом созывали народ на спектакль. И сельчане не заставляли себя долго ждать. Заслышав музыку, они тотчас начинали стекаться к клубу, чтобы успеть купить билеты и потанцевать до начала спектакля.
О том, что в Ольгинском есть талантливый мальчишка, которого зо¬вут Булик и который прекрасно играет на гармошке, знали все актеры. Поэтому как только они подъезжали к сельскому клубу, сразу же посылали за ним гонца, а уж затем принимались за разгрузку ящиков и установку декораций. Немногословный, воспринимавший каждое слово старших как закон, чересчур застенчивый, безотказный на просьбы, Булат тут же направлялся к клубу. Взяв театральную гармошку, он играл полтора, а то и два часа кряду, счастливый от сознания того, что его игру слушают актеры Осетинского театра, и в том числе его кумир, «сама Серафима Икаева». Женственная, подкупающе обаятельная, Серафима Икаева пользовалась огромной популярностью и любовью у осетинского зрителя. Очень подвижная, игриво-озорная, веселая, звонкоголосая, она прекрасно играла на осетинской гармошке и, конечно же, сразу обратила внимание на Булата. Особое восхищение у актрисы вызывал тот факт, что на гармошке играл мальчик-подросток, да к тому же еще и талантливо. В каждый свой приезд в Ольгинское актриса всегда посылала за Булатом. Тот очень гордился этим и подолгу играл специально для нее. Сима Икаева давала ему полезные советы и наставления, которые всегда заканчивались так: «Ты старайся играть так, словно разговариваешь с кем-то... Каждый твой звук на гармошке - это как бы говоришь ты сам... Никогда не забывай о том, что гармошка - это ты сам. Не она издает звуки, а ты сам говоришь...
С огромнейшим интересом подросток слушал актрису, ловил каждое ее слово, испытывая при этом чувство особой гордости: с ним ведь говорила великая актриса, она учила его, подсказывала, раскрывала секреты своего мастерства. Слушая ее, он все больше и сильнее отдавался своей мечте - стать артистом. Любовь к искусству стала в нем осознанной. Влюбленность же в Осетинский театр - глубокой, страстной, искренней... Живя этими чувствами, он однажды окончательно понял, что не мыслит себя вне искусства.
Окончив семилетнюю школу в Ольгинском в 1952 году, Булат приехал во Владикавказ и поступил в Республиканское музыкальное учи¬лище, которое сегодня носит имя прославленного дирижера Валерия Гергиева. Он начал учиться на трех отделениях одновременно: дирижерско-хоровом, домры и гобоя. В училище ему нравилось, учеба шла успешно. Булат много читал, посещал спектакли всех владикавказских театров, но предпочтение все же отдавал Осетинскому театру.
Булату посчастливилось учиться у преподавателей, добрые чувства к которым он сохранил на всю жизнь. Среди них - Леон Семенович Давыдов (домра), Рагнеда Львовна Герман и Валентина Михайловна Осменникова (дирижирование), Павел Матвеевич Антонюк (сольфеджио), Нина Андреевна Карницкая (теория и гармония), Зинаида ХаритоновнаТуаева, Елизавета Сергеевна Зарубина (история музыки), Ирина Михайловна Бурдули (концертмейстер), Владимир Владимирович Горшков (директор училища). Каждый из них оказал большое влияние на формирование личности молодого музыканта, перед каждым из них он благодарно склоняет свою голову сегодня.
После окончания училища в 1957 году Булат поступил в Государственный музыкально-педагогический институт им. Гнесиных в Москве, на отделение народных инструментов. Глубоко осознавая тот факт, что ему выпала счастливейшая возможность учиться у мастеров с мировым именем, Булат взялся за учебу с завидным трудолюбием. Он жадно насел на специальные науки, большое внимание уделял изучению особенностей диатонической и хроматической осетинской гармошки.
Юноша не покидал институте раннего утра до позднего вечера. Найдя свободную аудиторию, он закрывался в ней и подолгу играл на инструменте, воспроизводя собранные им старинные осетинские наигрыши, открывая для себя секреты гармонии. Большое впечатление произво¬дили на Булата все преподаватели института, которые читали лекции по теоретическим и специальным наукам.
К сожалению, таланту не всегда сопутствуют богатство и удача. Напротив, нередко приходится сражаться с нуждой и лишениями. Так было и с Булатом. В Москве он, как и многие студенты, входящие в номинацию «из малообеспеченных», жил более чем скромно. Мать его, Гусалон, оставшаяся в доме за кормильца, работала в колхозе. Как известно, колхозники тогда работали на трудодни, и Гусапон вынуждена была получаемый в колхозе картофель продавать на рынке. Однако при всем желании вырученных денег не хватало для того, чтобы и семье прокормиться, и сыну-студенту помочь. Впрочем, Булат никогда бы не позволил ей сделать это: не в правилах настоящего мужчины быть иждивенцем у женщины, тем более у старой матери, которая тянула на своих плечах весь дом.
В одном общежитии с Булатом, на знаменитой Трифоновке, жили осетинские студенты актерской студии Театрального училища им.Б.В. Щукина. Многие из них стали впоследствии известными мастерами сцены: З.Тхапсаева, М.Икаев, О.Бекузарова, Ф.Каллагов, У.Хурумов, М.Туриев, К.Томаев, М.Цихиев... Жили дружно, в то нелегкое время старались всячески поддерживать друг друга. Особенно Булат сдружился с Махаром Туриевым, Константином Томаевым и Бабле Дзбоевым. С ними он и уходил на «заработки» - на Рижском вокзале ребята по ночам разгружали товарные вагоны. Но заработанных таким образом денег тоже было недостаточно для того, чтобы выбраться из той нужды, в которой они находились. Учились они тем не менее хорошо, но полуголодная жизнь сделала свое дело: на втором курсе врачи определили у Булата затемнение легких и малокровие. О дальнейшем пребывании в Москве нечего было и думать, и в 1959 году ему пришлось вернуться домой. Своего старшего брата Булат застал тоже больным. Основным кормильцем семьи продолжала оставаться мать. Таким образом, жестокая реальность лишила молодого музыканта надежды продолжить учебу в Москве. Он решил остаться дома, но жившая в нем фанатическая потребность творить оказалась сильнее охватившего его отчаяния: в 1959 году Булат поступил на работу в оркестр Радиокомитета, в котором работал до поступления в вуз, и одновременно в Осетинский театр, творческий состав которого в то время состоял из двух трупп: драматической и музыкальной. Поэтому театр назывался тогда музыкально-драматическим. Драматическая труппа ставила драматические спектакли, музыкальная же - оперетты, оперы, балеты и музыкальные комедии. Поскольку обе труппы являли собой единый творческий организм, драматические актеры участвовали в музыкальных постановках, а вокалисты, в свою очередь, принимали активное участие в спектак¬лях сугубо драматического плана.
Булат был принят в музыкальную труппу в качестве гармониста. В силу творческой необходимости он все чаще и чаще стал появляться в спектаклях с гармошкой в так называемых массовых и народных сценах. Очень скоро он стал не просто узнаваем зрителем, а популярен.
Когда его здоровье несколько поправилось и материальное положение стало лучше, Булат все чаще стал задумываться о том, чтобы довести до конца прерванную учебу. Вместе с тем при мысли о Гнесинке его пугала перспектива вновь оказаться «на чужбине», вдали от родных. Но и оставаться «полуобразованным» он тоже не хотел. Круг этих проблем, не дававших ему покоя, однажды разомкнулся: он решил стать врачом и в 1966 году поступил в Северо-Осетинский медицинский институт. Для Булата началась новая жизнь, но конец ее тоже не заставил себя долго ждать. А пока что, оказавшись в совершенно иной стихии, Булат серьезно погрузился в учебу, не пропуская ни одного занятия, и искренне хотел стать хорошим врачом. Не отгораживался он и от общественной жизни института, активно участвовал во всех проводимых студенчеством мероприятиях и одновременно продолжал работать по вечерам в Осетинском театре. Нагрузка была немалая, но не это послужило толчком к тому, что после третьего курса Булат навсегда покинул институт, не посчитавшись ни с чьими уговорами не делать этого. Булат часто тосковал по дням, когда он, закрывшись со своей гармошкой в аудитории Гнесинки, подолгу, до самозабвения нащупывал, находил и создавал с нею то, что дарило ему счастье, то, что нельзя было сравнить ни с чем. Эти дни были наполнены муками и радостью творчества. В медицинском институте он понял, что не сможет заниматься ничем иным, кроме музыки. Именно она должна стать его профессией. Уверенней чем когда-либо, юноша проникся мыслью о том, что без гармошки жить не сможет... В тот день Булат долго разговаривал мысленно с собой, он как бы клялся в своей преданности гармошке, потому что твердо знал, что им вместе предстоит проделать нелегкий, но удивительный путь замечательных открытий и находок.
Сегодня Булат Газданов известен в Осетии как непревзойденный гармонист и талантливый композитор. Диапазон его творческой деятельности достаточно широк. Более тридцати лет он является художественным руководителем и дирижером оркестра народных инструментов телерадиокомпании «Алания». Одновременно он занимается исполнительской, концертмейстерской, композиторской, научно-исследовательской и педагогической деятельностью. Знаток и собиратель национального осетинского музыкального фольклора, он является автором учебного пособия «Школа игры на осетинской гармонике для 1 - 2 классов музыкальной школы» и «Сборника пьес для осетинской гармоники». Пройденный им многолетний путь был сопряжен с настойчивыми поисками и озарен творческими удачами.
Тому, кому довелось быть в знаменитом Эрмитаже, никогда не забыть его внутренней конструкции - длинный, кажущийся бесконечным ряд прекрасных огромных залов, украшенных архитектурной лепкой и позолотой, которые сообщаются друг с другом дверными проемами, расположенными по одной оси. Этот конструктивный ряд с продольно расположенными комнатами в архитектуре называется анфиладой. Творческий путь Газданова можно назвать «анфиладным»: все виды деятельности, которыми занимается Газданов, «анфиладно» связываются между собой собирательным понятием «осетинское музыкальное искусство». Каждую область можно в данном случае уподобить эрмитажному залу с выставленными в нем художественными произведениями, но если посещение Эрмитажа принято определять как познавательную прогулку, то «анфиладный» путь Газданова в осетинском музыкальном искусстве отнюдь не любование красотой, а вдохновенный труд Мастера, создававшего в искусстве свои «залы»...
ИГРАЙ, ГАРМОНЬ!
По преданию, появление у алан-осетин первого музыкального инструмента (дыууадаестаенон фаендыр -двенадцатиструнная арфа) связано с именем Сырдона, одного из персонажей Нартовского эпоса. Когда Сырдон, донимавший нартов своими проделками, в очередной раз подшутил над ними, они разгневались не на шутку, убили его детей и бросили в кипящий котел. Убитый горем отец, обливаясь слезами, сделал из их костей корпус арфы, а из вен -струны и в отчаянии запел...
Истоки музыкальной культуры осетин уходят в глубь веков и связаны с появлением у них первых музыкальных инструментов. С течением времени форма их изменялась, совершенствовалась, но так или иначе все они дошли до наших дней. К числу традиционных музыкальных инструментов осетин, получивших в народе широкое распространение, относятся следующие:
хъисын-фаендыр - сольный струнный смычковый инструмент, напоминающий скрипку, на котором играли сидя, держа его между коленями, исключительно мужчины. В наши дни он иногда заменяется обыкновенной скрипкой;
дала-фаендыр - струнный щипковый инструмент, по форме схожий с хьисын-фаендыром. На нем тоже играют сидя, держа его как балалайку или домру. Звук извлекается бряцанием и щелканьем по струнам указательным, средним и безымянным пальцами;
дыууадаестаенон фээндыр - один из видов угольной арфы. Инструмент имеет 12 (иногда 10) струн, натянутых наклонно под острым углом к деке. Играют на нем, держа его на коленях так, чтобы басовые струны были обращены к исполнителю. Это аккомпанирующий инструмент; в прошлом на нем играли только мужчины, он считался инструментом героев;
уадындз - духовой дульцевый инструмент, продольная флейта. Это один из древнейших инструментов осетин, упоминаемый в «Сказаниях о Нартах». На нем играл один из нартовских героев, Ацамаз, осетинский Орфей. Впоследствии уадындз уподобился обыкновенной пастушьей свирели;
стили - духовой тростьевой инструмент, род спаренного примитивного кларнета;
фидиог - духовой мундштучный инструмент, представляющий собой рог быка, барана или тура. Он служил для подачи сигналов на охоте;
къэерцгээнаэг - самозвучащий ударный музыкальный инструмент, род трещетки, кастаньет. Один из любимых ритмизующих инструментов осетин;
ирон хъандзал-фаендыр известен сегодня как осетинская гармошка. Из всех перечисленных является сегодня самым распространенным инструментом, без которого не обходится ни одно праздничное торжество, ни одна осетинская свадьба.
Известный осетинский собиратель народных песен, композитор и дирижер Борис Александрович Галаев, чрезвычайно много сделавший для профессионального изучения осетинского музыкального фольклора, дает свое объяснение истории происхождения осетинской гармошки: «...Ирон-кандзал-фандыр (осетинская гармонь) - язычковый пневматический инструмент, разновидность «вятской тальянки», известный под названием «азиатская гармонь». С конца XIX века «азиатская гармонь» стала одним из самых распространенных и любимых инструментов в Осетии... На ирон-кандзал-фандыре в Осетии играли исключительно женщины. Девочек начинали учить на этом инструменте с ранних лет, и они уже с 7 - 8-летнего возраста импровизировали плясовые наигрыши, вариации на темы танцевальных мелодий. С конца XIX века установилось два обычая: жених должен наряду с другими свадебными подарками обязательно дарить невесте и гармонь (ирон-кандзал-фандыр), а когда женщина умирала, клали в ее могилу гармонь, на которой она играла. В прошлом ирон-кандзал-фандыр был только сольным инструментом; в послереволюционные годы он вошел в состав Ансамбля песни и пляски Осетии, где на нем преимущественно играют женщины».
Надо же было случиться, чтобы еще ребенком Булат Газданов среди всех национальных музыкальных инструментов предпочтение отдал именно гармошке. И это при всем том, что в руках мужчины она вызывала всегда насмешки, а играть на ней считалось занятием недостойным, даже позорным для него. Размышляя над этим, невольно приходишь к выводу, что судьба Булата была предопределена свыше. Иначе как объяснить недетскую, фанатическую тягу к гармошке, любовь, которую он, как никто другой, трепетно и по-рыцарски пронес затем через всю свою сознательную жизнь?
 В музыкальный мир Осетии Булат Газданов вошел в конце 50-х го¬дов, в эпоху небезызвестной «оттепели», когда счастливые перемены произошли не только в обществе, но и в сознании людей, их психологии. Творческий подъем наблюдался тогда и в культуре Осетии: огромным успехом пользовались у зрителя Осетинский и Русский драматические театры; с интересными концертными программами активно выступал симфонический оркестр; особой любовью пользовался у национального зрителя Государственный Ансамбль песни и танца «Алан»; зарождалась национальная молодежная эстрада. Что же касается народной осетинской музыки, то ее успехи определялись талантливой игрой на осетинской гармошке Земфиры Калмановой, Надежды Ходовой, Серафимы Икаевой, Венеры Дзерановой. Большой популярностью как исполнитель народных песен пользовался Владимир Баллаев.
С игрой многих известных гармонисток зритель знакомился в основ¬ном через Республиканское радио. Эстрадных концертов и зрелищных представлений, подобных сегодняшним, когда на сцене появляются все новые и новые творческие коллективы с разными художественно-стилистическими ориентациями, наша республика того времени не знала. Не было тогда и той звукотехники, которой пользуются сегодня все со¬листы и эстрадные музыканты. Республиканское же телевидение только-только становилось на ноги. Между тем национальное искусство развивалось успешно. Имена лучших солистов, занимавшихся концертной деятельностью, были хорошо известны любителям музыки.
Очень скоро к их числу прибавилось и имя Булата Газданова как исполнителя народных мелодий на осетинской гармошке, который все больше привлекал к себе внимание радиослушателей и телезрителей и стал пользоваться у них все возрастающим успехом. И это в то время, когда в зените славы находились признанные, завоевавшие всенародную любовь гармонистки.
Венера Дзеранова работала тогда в Государственном ансамбле песни и танца. Инструмент звучал в ее руках страстно, открыто, гармонистка не сдерживала свойственного ей редкого темперамента. Ее исполнительская манера отличалась тембровой густотой, «знойностью».
Некоторой камерностью выделялась исполнительская манера Надежды Ходовой. Ее отличала изысканная сдержанность чувств, что придавало игре гармонистки благородство и строгую возвышенность, устанавливало связь с далью веков. Надежда Ходова не занимала
Источник: http://dfghj |
